Василий Карпов. Введение в философию

В.Н. Карпов Введение в философию. Спб.: 1840.

VII. Система философских наук^*

Обозрев и взвесив все требовавшее пред­варительного исследования для вступления в область философии, мы, кажется, могли бы теперь начать свое поприще. Одного только условия недостает нам: чертежа системы. Го­воря о предмете философии, мы определили его вообще, подобно тому, как военачальник определяет материальное состояние неприя­тельской крепости накануне осады или капи­тан корабля — географическое и физическое положение моря накануне отплытия. Но та­кое определение предмета не обещает конца нашему поприщу, потому что наша крепость, наше море — беспредельны. Итак, наперед на­добно указать какие-нибудь границы, в кото­рых должна будет развиваться наша наука. Сверх того, говоря о методе философии, мы нашли, что существенная метода ее есть сис­тематическая и что наша система должна вы­разиться в формах методы логической. Но это понятие о форме нашей науки столь же обще, сколь общи были бы заключения, что в горо­де улицы и площади расположены симмет­рически или что из Европы в Америку мож­но плыть под различными градусами северной широты. Посему мы должны предварительно начертать определенный путь, которым на­мерены удовлетворить требованию философ­ской системы, и идти к своей цели. Явно, что ограничить таким образом предмет и форму философии значит уже представить не идею нашей науки вообще, а идею частного ее организования в предполагаемой книге. Итак, объяснимся.

Первый шаг к цели науки есть непосред­ственное приложение ее начала к предмету исследования. Но начало не может быть не­посредственно прилагаемо ко всяким без раз­личия моментам предмета, а только к тем, которые имеют самое близкое к нему отно­шение и прямо из него вытекают. Следова­тельно, порядок истин в известной системе на первый раз должен зависеть от того, что принято за ее основание и какие истины на­ходятся в тесной связи с ним. Мы нашли, что лучшее начало философии есть сознание: по­сему сознание же должно сообщить нашей мысли и первое движение к тому, к чему оно непосредственно приложимо. Итак, спраши­вается, что ближе всего к принятому основа­нию нашей науки? Все существующее за чер­тою сознания может быть только позднейшим плодом исследований, а не первым их резуль­татом; все существующее вне человека гораз­до ближе его чувствам и к безотчетному стрем­лению его духа, нежели к его сознанию.

Нашему сознанию непосредственно присуще только наше Я с главными проявлениями его природы и с теми элементами, которые, вошедши в него из мира объективного, сдела­лись неотъемлемым его достоянием. Посему первый момент сознания есть сам человек и первая наука в системе философии есть на­ука самопознания, или субъект в сфере мыс­лимого.

Но область самопознания весьма обширна и разностороння: существо человека прости­рается от малейшего, едва заметного в орга­низме нерва, до пределов всеобъемлющей и неуловимой сознанием мысли; деятельность его развивается от первых, неисследимых стремлений духа, до последних, органичес­ких выражений чувства и страсти. Поэтому не вдруг можно решить, с которой стороны на­ука должна начать исследование его природы. Философы иногда обращают внимание спер­ва на деятельность человека и потому в осно­вание философских исследований полагают науку мышления; но такой ход философии, по нашему мнению, вовсе не натурален, ибо психическая деятельность состоит не в одном мышлении и формы действий не могут быть определены с совершенною отчетливостью, пока не будет определено самое бытие, из сущности коего они развиваются. Для избе­жания столь важного неудобства некоторые мыслители старались найти исходную точку философии в самом существе человека, по­скольку оно является в сознании, как нечто самостоятельное (Я=Я), и отсюда развивали весь мир психических феноменов. Но эта сто­рона самопознания еще недоступнее прежней, потому что представление нашего Я в созна­нии зависит от сил представительной и мыс­лительной, следовательно, как представле­ние, есть существо чисто логическое, из которого ничего нельзя вывести, кроме ряда логических заключений. Если же с понятием своего Я мы соединяем значение бытия дей­ствительно реального и в представлении при­писываем ему некоторые определенные свой­ства, то этим актом необходимо предполагаем уже предварительное исследование собствен­ной природы путем опыта и наблюдения дру­гого источника, из которого наше сознание могло бы заимствовать и приписать нашему субъекту такие или другие качества, нет и быть не может. Отсюда вытекают два следствия: 1) что психология должна начинать свое по­прище исследованием человеческого бытия, а не деятельности; 2) что определение чело­веческого бытия должно быть производимо путем опыта и наблюдения. Этот путь тем не­обходимее, что непосредственное вступление в область метафизического, или мыслимого, по условиям человеческого бытия, невозможно, что войти в нее можно только по степе­ням опытных познаний о человеке.

Но начинать познавание бытия человечес­кого со стороны опыта значит обращать вни­мание исключительно на психические явле­ния и рассматривать их не как результаты нашего Я, а просто как данные. Результат сам себе указывает место и значение в ряду явле­ний, потому что в исследователе предполагает знание того основания, из которого резуль­тат происходит: напротив, данные суть толь­ко знаки или буквы психического алфавита; их надобно еще сравнивать и соединять, что­бы после вывести заключение о том начале, из которого они развились.^* Данные, явля­ясь в мире опыта, необходимо обособляются и представляются отдельными существами; чтобы найти родство их и дать каждому при­личное место в целом, надобно долго и мно­гократно сближать их, надобно поставлять их различные отношения и замечать, которое сообразнее с природою каждого. Если же таков естественный путь первых опытов самопоз­нания, то для выражения его логически не­обходима метода синтетическая, долженству­ющая из частных фактов психической жизни и взаимной их связи объяснить самое бытие и существо человека. Этим путем наша наука придет к заключению, что человеческое су­щество проявляется в трех главных видах жиз­ни: в мышлении рассудка, в хотении воли и в чувствовании сердца, — и что все виды чело­веческого бытия развиваются из начал духов­ного и животного, и составляют один нераз­дельный субъект, отражающий свою нераз­дельность в сознании.

Впрочем, избрав этот ход логической ме­тоды, мы не можем приложить его к разви­тию не только всей системы философии, но и всей науки самопознания. Метода синтети­ческая на поприще психологических иссле­дований нужна, как сказано, только при пер­вых опытах, когда бывает необходимо рас­сматривать частности, чтобы мало-помалу уразуметь целое — определять посылки, что­бы перейти к заключению. Но как скоро заключение выведено и понятие о существе человека составлено — синтез уже не нужен; тогда из сего понятия, определяющего реаль­ное начало нашей жизни, можно выводить законы и формы его деятельности — уже путем анализа. Впрочем, анализ в этом случае будет служить не столько проверкою предше­ствовавших синтетических изысканий, сколь­ко показателем всецелого, гармонического развития явлений из существа нашей приро­ды, чего метода синтетическая сделать не мо­жет. Дело самопознания состоит не в том толь­ко, чтобы, по возможности, найти содержа­ние нашего субъекта и определить его природу, но в том, чтобы показать форму его бытия, раскрыть его организм, то есть изло­жить законы гармонически совокупной его де­ятельности. Первое производится методою синтетической, а для второго необходим ана­лиз. Путем психологического анализа мы рас­кроем законы и формы деятельности всех трех видов своей жизни, обнаруженных в рассуд­ке, воле и сердце, и в последнем найдем ос­нование для изъяснения стремлений религи­озных и эстетических — в обширном, или философском значении их. Тут философия будет иметь дело с психическим языком в различных его наречиях, то есть с разносто­ронней логикой человека, указывая посред­ством анализа не только на образ ее развития, но и на самый источник ее происхождения. Но когда психологический анализ, сле­дуя этому направлению, приводит философа опять в область опыта и, простираясь до пос­ледних явлений мира субъективного, наконец открывает связь его с бытием объектив­ным и способствует к развитию сферы объекта в мыслимом, то на сей высшей степени сво­ей деятельности встречает и предел своего по­прища, — если только ум не имеет причины сообщить своей науке характер субъективного идеализма. Как скоро философия основывает­ся на понятии абсолютного в человеческой природе (ego absolutum), то не предполагает и не может предполагать границ психологи­ческого анализа, потому что, основываясь на абсолютном, можно разрешать его до беско­нечности и в этом случае самое объективное подчинять субъекту, то есть утверждать, что существующее постольку существует, по­скольку мыслится как существующее. Но та­кой взгляд вовсе не имеет опоры в сознании и, как увидим, противоречит существенным свойствам человеческой природы. Если же, напротив, путем психологического синтеза найдено, что существо разумно-свободной жизни не абсолютно, то анализ в области са­мопознания дошедши до последней черты феноменальной человеческой деятельности, непременно должен прекратиться; потому что из понятия об ограниченном бытии субъекта аналитически невозможно объяснить объек­тивное бытие вещей. Впрочем, с прекраще­нием психологического анализа невозможно прекращение философских исследований,

потому что сам же он открывает связь субъекта с объектом и чрез то приходит к вопросу о бытии мира объективного в мыслимом. Но так как психологический анализ должен встре­титься с миром объективным в трех различных точках соприкосновения, то есть в мышлении, хотении и чувствовании, то и исследование его возможно не иначе, как с трех различных сторон, следовательно, опять синтетически. Такое трехстороннее направление объектив­ного синтеза натурально должно соответство­вать законам рассудка, воли и сердца, по­скольку в сферу их предписаний входят так­же и элементы объекта. Посему объективный синтез будет определять гармонию бытия, за­конность нравственных поступков и практи­ческое проявление чувства в мире мыслимо-объективном. А так как чувство есть орган эс­тетических удовольствий и религиозных стремлений, то, рассматривая его проявле­ние, объективный синтез покажет практичес­кое развитие изящного и религиозного.

Но далеко ли он может простираться? Где предел его? — натурально там, где предел мыслимого; а мыслимое, по свойству своих элементов, беспредельно. Указывая на него как на область философии, мы заметили, что оно развивается из взаимного соотношения физического и духовного; но первое, само по себе конечное, будучи поставлено в связь и

взаимное действие со вторым, по необходи­мости бесконечным, должно дать бытие сфе­ре неопределенной, в исследовании которой философский синтез остановиться, по-види­мому, не может. Это заключение тем правдо­подобнее, что мир мыслимо-объективный не представляет никаких средств для отличия в себе существования самостоятельного от ус­ловного. Когда мы определяем границы соб­ственного бытия, которое развито также из физического и духовного, то нам в этом слу­чае помогает сознание; все существующее за чертою нашего сознания, не есть наше Я, хотя бы сознающее себя условливалось несознава­емым. Но когда надобно бывает определить мыслимо-объективное, то бытие его не ука­зывает никакой черты, которой можно было бы ограничить условную его реальность и отде­лить ее от безусловно существующих элемен­тов. Потому-то философия природы иногда, сама не замечая, смешивала метафизическое то с духовным, то с физическим и препода­вала то грубый натурализм, то еще грубей­ший материализм; потому-то в древности Ионийская школа полагала в основание ве­щей то omsipov Платон — вечную материю, стоики — божественную природу. Для избе­жания подобных заблуждений при обозначе­нии пределов философского синтеза в мире мыслимо-объективном мы должны вспомнить, что духовное и физическое, между ко­торыми и из которых развивается мыслимое, суть одни и те же природы, как в объекте, так и в субъекте, и что не только в первом, но и в последнем они имеют значение чисто объективное. Если же абсолютное и чувство-постигаемое, как бытие объективное, актом сознания отличаются в области психологии от жизни собственно человеческой и чрез то обнаруживают характеристические черты свои, то теми же характеристическими чер­тами можно уже отличать их и в природе объективной от всего мыслимого. Явно, что этим способом мыслимо-объективное постав­ляется в параллель с мыслящим и о пределах первого позволяется судить не иначе, как по пределам последнего; то есть мыслимо-объек­тивное на этом основании должно распрост­раняться на такие истины, к каким может воз­водить его природа и развитие мыслящего; или, что то же, — синтез в мире мыслимо-объективном должен определяться анализом в области самопознания. Поскольку же пси­хологический анализ определяется, как ска­зано, сознанием, то этот масштаб может быть перенесен и в область объективного синтеза, — только здесь он будет иметь приложение посредственное (usus mediatus), поскольку то есть условиями субъекта обусловливается так­же и объект в мире мыслимом.

Но достигнув крайних пределов мысли­мо-объективного и выведши заключения о его природе во всех показанных отношениях, может ли философия окончить этим свое по­прище? Наша наука должна обнять все как одно гармоническое целое, чтобы в гармо­ническом бытии мира найти место и значе­ние человека. Между тем, если бы она оста­новилась на отдельных результатах о гармонии бытия, о законности нравственных поступ­ков и о практическом развитии изящного и религиозного в мыслимо-объективном, то еще не обняла бы своего предмета как одно це­лое, потому что последние результаты ее, от­носящиеся к различным сторонам мыслимо-объективного, не были бы подведены под один общий взгляд и поставлены в одно урав­нение с результатами, определяющими бы­тие и деятельность мыслящего субъекта. Пол­ное исследование предмета философии и систематическое достижение ее цели требу­ют, чтобы отдельные заключения об одно­сторонних проявлениях мировой жизни или определения частных гармонических ее вы­ражений сведены были в одну картину гар­монии всеобщей. Для сего философия долж­на выйти из-под условий своей системы, стать выше логических форм ее развития и на всю область своих исследований смотреть, не раз­личая меж коими раздробило ее дискурсив-

ное мышление, — как земледелец перед жат­вой смотрел бы с высоты холма на волную­щееся море полей своих. Тогда в мире мысли­мом физическое и духовное, субъект и объект, бытие и деятельность, прекрасное и религи­озное — все сложится в одну беспредельную космораму и, став в приличном отношении к целому, сольются в один аккорд, в одну свя­щенную песнь Всевышнему; тогда пред взо­ром нашей науки все будет в связи, в беско­нечной цепи причин и действий, и она определит в ней место и значение человека. Явно, что этот трансцендентальный синтез должен быть окончательным плодом целой системы.

Из сего краткого очертания, коим мы определили организацию своей философии, всякий видит, какие органы должны состав­лять ее и в каком отношении находятся они один к другому. Систему этих органов, или философских наук, мы понимаем следующим образом.

Так как философия есть наука о мысли­мом, а в область мыслимого сносят свои эле­менты субъект и объект, то весь курс нашей науки прежде всего должен быть разделен на

1) философию мыслимо-субъективного и

2) философию мыслимо-объективного.

Философия мыслимо-субъективного есть не что иное, как наука самопознания, или

психология. Выше сказано было, что, следуя методе логической, она должна развиваться преемственно двумя путями, — путем синте­за, от проявлений субъективной жизни к су­ществу самого субъекта, и путем анализа, от существа субъекта к различным законам и формам его деятельности. Посему наука са­мопознания, или психология, делится также на две части, то есть, на

1) психологию синтетическую и

2) психологию аналитическую.

Поскольку психологический синтез най­дет различные стороны феноменального бы­тия в человеческом субъекте, как то — мыш­ление, хотение и чувствование, и в последнем откроет средоточие эстетических и религиоз­ных стремлений, то делом психологического анализа будет — вывести из существа челове­ческого субъекта законы и формы деятельно­сти рассудка, воли и сердца в двух видах его жизни. Таким образом, психологический ана­лиз разделится на

1) аналитику рассудка, или логику;

2) аналитику воли, или ифику;

3) аналитику сердца, или

a) эстетику и

b) философию естественной религии.

Далее, философия мыслимо-объективно­го, как сказано, должна начинать свои ис­следования с тех самых моментов, которыми кончил психологический анализ, и руковод­ствоваться теми самыми силами, которых за­коны раскрыты им в человеческом субъекте. Посему объективное в мыслимом должно быть рассматриваемо

1) как приложение понятий рассудка к бытию объекта — философия природы;

2) как приложение хотений воли к нрав­ственно-практической деятельности — прак­тическая философия;

3) как приложение чувствований сердца к проявлениям их в опыте —

a) историческое исследование эстети­ческого,

b) историческое исследование религии. Но так как все эти исследования мира

субъективного и объективного могут достигать только результатов, относящихся к отдельным сторонам мировой жизни, то философия, развив все свои науки, должна согласить, привести в гармонию, в единство эти после­дние результаты и по возможности обнять ими гармоническое бытие вселенной. Это будет эпилог системы.

Документ изменен: 07:05 18.03.2006