Третье заседание. Обсуждение пробных статей о языке персональности у С.Л. Франка (А. Хаардт) и А.Ф. Лосева (Г.Ч. Гусейнов)
А.Хаардт: Я предоставил просто материал, которому еще не достает оформленного единства. В основе статьи исследование двух произведений Франка – «Душа человека» и «Непостижимое». (Я цитирую издание Сенокосова, выпущенное в 1990-м году). Здесь на материале цитат выделено семантическое поле рациональности. Я не закончил статью в связи с двумя проблемами. Франк считает Николая Кузанского своим учителем и развивает мысль о совпадении противоположностей, о ведающем неведении. Мышление в понятиях, отвлеченное знание – это, по Франку, сомнительное дело. Можно заниматься описанием типов реальности, но реальность дается в живом опыте, за которым следует рефлексия над неадекватностью понятий, условностью заключений. Кроме того, у него происходит сложное переплетение дискурса античной философии с дискурсом современной ему философии, (прежде всего, немецкой трансцендентальной философии). Сложность семантического поля персональности у Франка хорошо видна на примере различения понятий Духа и душевной жизни. Дефиниции в конечном счете снимаются, категории имманентного и трансцендентного оказываются условны благодаря антиномичному монодуализму Франка. При анализе его трудов необходимо, прежде всего, стремиться установить этап авторского анализа, - рассматривает ли он изолированно какое-либо понятие или уже снимает различия? Вообще, необходимо сначала пытаться определить, какова гносеология автора, его теория понятий.
И.Евлампиев: Русская философия так устроена, что для нее особую роль играет «живое знание», интуитивное постижение. У Франка есть статья 1910-го года «Личность и вещь». Там понятие личности выражено более ярко. В «Душе человека» можно заметить оттенок дискриминации по отношению к понятию личности.
А.Хаардт: Все же понятие личности является центральным для философии Франка, в «Непостижимом» оно замыкает определенный ряд понятий. Оно тоже усложнено, не поддается однозначному выражению.
Н.Плотников: Несмотря на свой интуитивизм. Франк любит наборы определений, причем строго дифференцированных, поэтому у него нет семантической небрежности. Есть система, определен статус категорий, особенно в поздних работах. Другое дело – как обнаружить живое словоупотребление вне цепи дефиниций?
И.Левонтина: Сначала он устанавливал дефиниции, потом их разоблачал, значит это особенность его дискурса, это и надо констатировать.
Г.Гусейнов: Франк – не только немецкоязычный философ в известные периоды своего творчества, там еще пласты древнегреческого и латыни. Он стремился находить абсолютно точное слово. Необходимо иметь в виду этот «внутренний оригинал», внутренний взгляд. Поэтому так сложно рассуждать о его концепциях.
А.Козырев: Самость – калька с Selbst? Или это русское слово вне связи с какой-либо философией?
Г.Гусейнов: У Франка есть и элемент антинемецкой направленности. Самость – российский концепт.
М.Бобрик: У Франка «есмь» и «Я есмь» – две разные модели?
А.Хаардт: Совершенно точно. Самобытие равно есмь. Но в соотношении с Ты актуализируется «Я», самость, выраженная «Я есмь». Но основная проблема не в изменении концепции на протяжении творческого пути, а в стиле философствования, Франк в пределах одной работы конструирует и деконструирует семантическое поле.
В.Куренной: У Франка все же непоследовательно используется терминология?
Н.Плотников: Это не хаотическое употребление, понятия занимают определенные места в системе, они могут даже отрицать одно другое, но в на разных уровнях системы.
М.Бобрик: Системы Ильина и консерваторов теснее связаны с обыденным словоупотреблением. А подчеркнуто рациональные терминологии поддаются более изолированному анализу, они – вещь в себе.
А.Хаардт: В ключевых дефинициях Франка всегда сквозит критический настрой по отношению к неокантианской и позитивистской гносеологии. Вторая проблема – сплетение античного и современного дискурсов. Понятия личности, «Я» и субъекта у него взаимопроникаемы.
И.Левонтина: Такой тип дискурса требует при описании особой аккуратности. Человек иной раз употребляет слово из одного языка, а содержание этого слова уже привнесено из другого языка, например, смысловая нагрузка слова «вызов», перенимаемая из английского «challenge». Это естественный процесс – приобретение словом новых значений, благодаря заимствованию значений из близкого иностранного слова.
И.Евлампиев: У Франка это еще и мистическая традиция, Спиноза. Он вырос в семье деда – талмудиста.
А.Хаардт: Да, это и пророки, и индуистская традиция.
Н.Плотников: Важное звено – ранние тексты Франка, они связаны и с социально-политическими дискурсами. Как это соотносится с его дальнейшими размышлениями? «По ту сторону правого и левого», «Духовные основы общества»…
И.Евлампиев: Обязательно надо вспомнить его раннюю статью о Ницше.
Н. Плотников: Благодарю за высказанные мнения. Предлагаю перейти к обсуждению работы о понятиях персональности в трудах Лосева.
Г.Гусейнов: Я старался сосредоточиться на всех понятиях, которые относятся к дискурсу персональности у Лосева. Я считаю, «Диалектика Мифа» – вершинное явление в его творчестве. В «Философии имени» тоже много говориться о личности. Поэтому анализируются, прежде всего, эти работы. В дальнейшем он лишь внутренне переосмысливал сюжеты «Диалектики мифа». Потом только в восьмидесятые Лосев смог о чем-то говорить открыто. Вся «История античной эстетики» – возвращение к «Диалектике». В 31-м году вышла книга Романа Ингартена «Das literarische Kunstwerk», в которой он рассуждает о ренессансном портрете, о возникновении уверенности, что человек изображен похоже. Средневековая живопись абстрагируется от предмета изображения. У Лосева есть выпады против этих ренессансных тенденций, изобразить похоже – невеликая заслуга. Личность это выражение и символ, а не чистое познание, которое есть смерть. Личность – факт истории, жизнь, телесно осуществленный символ, в котором видна душа. Его связь с имяславием, апелляция к апофатике не случайны. Для понимания личности важно представить, что такое безликость, марево. Понятийная концепция это следующий, отчасти непоследовательный шаг, Лосев беспрерывно говорит, что из этого противоречия выхода нет, он его и не ищет. Нередко он оказывается на грани ерничанья, разрывая собственные конструкции, постигая трагизм невыразимости. Категории мифа, диалектики, общества как инобытия личности или как подавляющей силы – все равно условны. Самое интересно для нас – случай подпорки понятия личности категорией субъективизма. У Лосева, как и у Франка, происходит восприятие античных смыслов, присутствуют несколько языков, он увлекается транслитерациями. Личность вроде бы универсальна, заманчиво красива, но вдруг происходит взрыв, и вещает церковный мракобес. Лосев может смаковать цитаты из Розанова, а потом его разоблачать, нередко оказываясь на грани самоиронии.
Н.Плотников: У меня три вопроса. Каким может быть понятие личности в связи с античными истоками? Ведь романтическое представление о личности в античности отсутствует. Второе – характеристики понятия личности у Лосева это не дефиниции, с ними невозможно работать. Это маркировки мест в системе или что? И не совсем ясно соотношение между установленным значением персоналистического понятия и его реальным функционированием в философском дискурсе.
Г.Гусейнов: У Лосева любая тема связана с античностью. Он говорит о телесности мира, о соматизме. Личность как явление скульптурно. Кроме того, у Платона миф это закон, событийное долженствование. И личность в этом смысле для Лосева – выявление потенций, постижение и исполнение должного. Дискуссия о свободе личности для него – треп. Дело в предназначении. Отсюда – ужас неисполнения предназначенного. В то же время, чудо заключается в понимании предназначения. Это мистическая тенденция, противостоящая у Лосева новоевропейской философской традиции.
И.Левонтина: Но остается вопрос о дефинициях.
Г.Гусейнов: Он плетет ажурные конструкции, показывает, что возможно миллионы дефиниций в пределах между мифологий тела и православием.
А.Хаардт: Но это противоречие. Лосев занимался и Фихте, философией самосознания, он иной раз может и скрывать себя в увлечении античностью. Можно ли сопоставить тексты Лосева с феноменологией 20-х годов, с описаниями в стиле «Времени и повествования» Рикера? Есть ли у Лосева плюрализм обликов личности?
Г.Гусейнов: Это у Лосева есть, он в этом смысле, как Протей.
А.Козырев: Статья интересная, может быть, не совсем словарная. Меня насторожили некоторые пассажи, например, о современном человеке – интеллигенте; трактовка имяславия, как ереси. На поместном соборе этот вопрос не был решен. Я бы еще не согласился с тем, что выражения «лик» и «личность» тавтологичны. Речь об иконичности личности. Слова однокоренные, но в их этимологии – это разные понятия.
А.Бикбов: Здесь исследуются аутичные тексты, остается ощущение герметичности. Как при этом анализировать циркуляцию идей, полемику, институциональный момент? Необходимо определить процедуру экспликации семантического поля.
И.Евлампиев: К вопросу о соотношении филолого-лингвистического и философского подходов. У Лосева дефиниции, как правило, замутнены. Если идти от слова, мы у него ничего не поймем. У Лосева есть концепции, но в других работах, например, в «Самое само». Там понятие личности более артикулировано.
М.Бобрик: Хотелось бы все же увидеть в системе дефиниций понятие личности у Лосева, специфику значения понятия мифа. Необходимо учитывать и отсылки к разным языковым реальностям, работать с термином в его историческом развитии. Лосев существует в различных философских и языковых традициях, они наслаиваются одна на другую.
Г.Гусейнов: Да, Лосев переводит Кузанского, живет в его терминологии, но при этом считает себя шеллингианцем.
Н.Плотников: Как сделать нечто подобное словарной статье, не теряя богатства модусов и оттенков? И как решить вопрос с прагматической точки зрения, трансформировать ли данную статью или по ее мотивам написать новую? Только прошу в обозримом будущем присылать новые варианты статей, чтобы они могли служить образцом для других авторов.
Документ изменен: 15:19 31.01.2006
