Русские формалисты. Фрагменты из произведений (составление А. Дмитриева)
1. Ю.Н. Тынянов. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.
Блок (1921)
Блок – самая большая лирическая тема Блока… Об этом лирическом герое и говорят сейчас.
Он был необходим, его уже окружает легенда, и не только теперь – она окружала его с самого начала, казалось даже, что она предшествовала самой поэзии Блока, что его поэзия только развила и дополнила постулированный образ.
В образ этот персонифицируют все искусство Блока; когда говорят о его поэзии, почти всегда за поэзией невольно подставляют человеческое лицо – и все полюбили лицо, а не искусство. (С. 118-119)
О литературной эволюции (1927)
11. «Литературная личность» «авторская личность» «герой» в разное время определяется речевой установкой литературы и оттуда идет в быт. Таковы лирические герои Байрона, соотносившиеся с его «литературной личностью» – с той личностью, которая оживала у читателей из стихов, и переходившие в быт. Такова «литературная личность» Гейне, далекая от биографически подлинного Гейне. Биография в известные периоды оказывается устной, апокрифической литературой. Это совершается закономерно, в связи с речевой установкой данной системы: Пушкин, Толстой, Блок, Маяковский, Есенин – ср. с отсутствием литературной личности Лескова, Тургенева, Фета, Майкова, Гумилева и др.. связанным с отсутствием речевой установки на «литературную личность». (С. 279)
А.П. Чудаков, М.О.Чудакова, Е.А. Тоддес, комментарии к: Ю.Н. Тынянов. О литературной эволюции (С. 512)
Литературная личность – шире чем лирический герой, «преимущественно межтекстовая в отличие от литературного героя; та условная биография (портрет, жизненные события и проч.), которая воссоздается читателем по стихам поэта, - однако лишь в том случае, если есть авторская установка на эту личность, неважно, намеренная или непреднамеренная».
Ю.Н. Тынянов – В.Б. Шкловскому от 5 марта 1929 г.
Необходимо осознать биографию, чтобы она впряглась в историю литературы, а не бежала, как жеребенок, рядом. «Люди» в литературе – это циклизация вокруг имени-героя; и применение приемов на других отраслях, проба их, прежде чем пустить в литературу; и нет «единства» и «цельности», а есть система отношений к разным деятельностям, причем изменение одного типа отношений, например в области полит[ической] деятельности, может быть комбинаторно связано с другим типом, скажем, отношением к языку или литературе (Грибоедов, Пушкин). Вообще, личность не резервуар с эманациями в виде литературы и т.п., а поперечный разрез деятельностей, с комбинаторной эволюцией рядов. (С. 513)
2. Б.М. Эйхенбаум. О поэзии. Л., 1967.
«Некрасов», 1922
Некрасов был явлением исторически неизбежным и необходимым. Этим вовсе не умаляется значение индивидуальности. Свобода индивидуальности проявляется не в отъединенности от исторических законов, а в умении их осуществить – в умении быть актуальным, слышать голос истории. Индивидуальность и исторический закон – понятия не противоположные и не исключающие друг друга. Творчество (а индивидуальность есть понятие творческой личности), вообще, есть акт осознания себя в потоке истории – оно ответственно. (С. 38)
3. Б.М. Эйхенбаум. Запись в дневнике от 15 дек 1925 г.
И как-то опять возвращаюсь к мысли о биографиях. Написать книгу, но не об одном, а о многих – не в психологическом и не в естественно-историческом плане (как у Оствальда), а в историко-бытовом. Сплести жизнестроение человека (творчество – как поступок) с эпохой, с историей. Написать что-то вроде: проблема жизни у людей начала 19 века, 30-х и 40-х годов, 50-60-х, 70-80-х и 90-х-900-х. Взять так пять поколений, чтоб были и Пушкин и Гоголь, и Тургенев и Достоевский и проч. Книга о людях, строивших культуру и свою жизнь (там же, например, Герцен). … Мне чуется, что такая книга, поворачивающая к человеку, нужна исторически и необходима мне лично – это одновременно и работа, и поступок. … Да, да, самое главное сейчас – сосредоточиться на вопросе о личном пути, о эволюции Сделать свободный шаг – так, как я в 1918 г. пошел в «Опояз» и отвернулся от Жирмунского, от Никольского и всей этой застывающей культуры.
Цит. по: М.О. Чудакова. Социальная практика, филологическая рефлексия и литература в научной биографии Эйхенбаума и Тынянова // М.О. Чудакова. Избранные работы. Т. 1. Литература советского прошлого. М, 2001. С. 439
4. Р. Якобсон. О поколении, растратившем своих поэтов [1930] // Вопросы литературы. 1990. Ноябрь-декабрь
Поэт осязает принудительность собственного стиха, современники – неслучайность жизненного пути поэта. Неужели сегодня у кого-нибудь нет ощущения, что книги поэта – сценарий, по которому он разыгрывает фильм своей жизни? Наряду с главным действующим лицом заданы и прочие роли, но исполнители для них вербуются в ходе действия, по мере требований интриги, которая предопределена до подробностей развязки включительно. (С. 88-89).
5. В.В. Виноградов. О художественной прозе [1930] // В.В. Виноградов. О языке худож прозы. М.. 1980.
Примечание [А.П. Чудакова], цит. из личного архива Виноградова (1926):
Чаще всего читателю приходится сталкиваться с образом лирического «Я». Проблема художественного конструирования этого «Я» - фокус, в котором сходятся нити историко-литературной интерпретации лирического стиха. Этот образ лирического «Я» - тот психологический центр, куда влекутся рассеянные лучи лирических эмоций, образ часто изменчивый, часто скрывающий в одноформенной многозначности своей лики разных героев. Нет грубее ошибки, как непосредственное наложение на это лирическое «Я» психического «Я» автора. Это – омонимы, которые творческою волею автора могут быть сопоставлены – даже слиты по аналогии – в ряде сюжетных линий, но могут быть и резко отделенными. Лирическое «Я» не раскрывается подписью автора. (С. 341).
6. Л.Я. Гинзбург. О психологической прозе. Л, 1977.
Литература имеет дело со свойствами, характерами, поступками – со всевозможными формами обобщенного поведения человека. А там, где речь шла о поведении, любые жизненные ценности оказываются в то же время ценностями этическими. Тем самым между литературой и этикой существует нерасторжимая связь. Художественное созидание образа человека есть в то же время его оценка, строящая образ изнутри. (С. 385).
То, что изнутри есть процесс, единичность и множественность, неуловимая однозначным словом, то извне – форма, сумма, название. Эти этические общие понятия, слова-определения, слова-приговоры социально необходимы. Без них невозможно людям понять друг друга, без них общество не могло бы сопротивляться силам, для него разрушительным. Социально-психологический роман XIX века очень внимателен к общим этическим требованиям, но он хочет познать человека во всем впервые открывшемся многообразии его обусловленности; и аппарат психологического анализа он устанавливает как бы изнутри, чтобы увидеть душевные явления такими, какими они предстали бы человеку в процессе самонаблюдения. (С. 407).
Пока персонаж был маской, или идеальным образом, или социально-моральным типом, единство его создавалось повторением, возобновлением устойчивых признаков, свойств, однородных или контрастных. Но вот персонаж стал характером, динамической, многомерной системой, в которой производные признаки сложным путем возникали из первичных социальных, биологических, психологических предпосылок. Характер – это отношение элементов, и принцип их связи получает новое, решающее значение. Принципы связи предлагались разные. Даже в пределах романа второй половины XIX века. Нельзя понять и воспринять в его структурном единстве поведение героев Золя без механизма биологической преемственности, наследственности; героев Тургенев – без исторической специфики самосознания сменяющихся поколений русской интеллигенции; героев Достоевского – без той идеи, нравственно-философской задачи, которую решает каждый из них. Писатель может сам объяснить принцип единства своего персонажа, а может доверить объяснение читателю. (С. 273)
7. Л.Я. Гинзбург. О литературном герое Л., 1979.
Маска, тип, характер, герой-идея, герой-символ, герой, почти равный процессу сознания, - все эти литературные модели вырабатывались на протяжении веков. Параллельно способы моделирования человека вырабатывались в различных областях знания. Литературная и нелитературная типологии иногда соприкасались очень тесно.
Научное, художественное, житейское мышление – испытывали насущную потребность в типологическом понимании человека. (С. 143-144).
У личности есть свои психологические роли, которые искони умели улавливать и житейское познание человека и художественная литература. Эти психологические роли могут разрастаться и обобщаться до выражения эпохального сознания – исторического характера человека той или ной эпохи и среды. … Мне пришлось уже говорить подробно об историческом характере, который встречается с индивидуальным эмпирическим человеком и формирует его на свой лад (с поправками на данную индивидуальность). ( С. 46-47).
Социальная роль мыслится как единица неопределенно широкого набора функций, составляющего социальную личность человека. Психологическая роль – это единство. Литературная роль – это тождество, тождество концепции человека и проявляющей ее формы. (С. 56).
8. Л.Я. Гинзбург. Человек за письменным столом: Эссе. Из воспоминаний. Четыре повествования. Л., 1989
[Записи конца 1980-х г.]
Социальные механизмы поведения столь могущественны, что они управляют эмоциями, страстями. Они способны тормозить рефлексы, реакции на раздражители. Поведение русского дворянина первой половины XIX века – удивительная смесь щепетильности раздражительных требований чести и наследственных навыков смирения, воспитанных практикой самодержавно-полицейского государства. (С. 336).
Свойствами мыслили искони, начиная античным человековедением, и далее на протяжении многих веков. Девятнадцатый век открыл характер, привел свойства в динамическую связь взаимодействия, соподчинения, противоречия. Этой системой управляли доминанты, позволявшие понять человека как разновидность той или иной типологической модели. … Не характер, но латентный набор всеобщих и всевозможных реакций на возможные ситуации. (С. 349).
9. Л. Гинзбург. Претворение опыта. Рига; Ленинград, 1991.
Эссе «Авангард» (начало 1960-х гг.):
Авангард начала века был производным индивидуализма. Вижу мир таким, каким мне заблагорассудилось его увидеть.
Высвобождать форму начали еще романтики. Но романтический индивидуализм состоял в том, что безусловно ценная личность присваивала себе безусловные ценности, ей внеположные, вплоть до божественных. Романтическое отношение субъекта и объекта нарушило уже декадентство конца 19 века. Объективные ценности взяты были под сомнение, но ценность личности еще не оспаривалась. ХХ век с его непомерными социальными давлениями постепенно отнял у человека переживание абсолютной самоценности. (С. 161).[Воспроизведено в: Л.Я. Гинзбург. Человек за письменным столом, с продолжением:] Индивидуализм без внеличностных ценностей и без самоценной личности перестает быть индивидуализмом. Определяющей оказывается социальная роль человека. (С. 348).
Документ изменен: 18:22 16.03.2006
