Иван Ильин

ИЛЬИН    ИВАН    АЛЕКСАНДРОВИЧ

[16(28).03.1882 (по др. данным 1883)-21.12.1954] — философ, теоретик религии и культуры, политический мыслитель. Род. в Москве. Учился на юридическом ф-те Моск. ун-та. С 1909 читал на Высших женских юридических курсах основной курс «Истории философии права» и вел семинар по общей методологии юридических наук. Этот же семинар вел в 1910 на юридическом ф-те Московского ун-та. В 1910-1912 находился в научной командировке в ун-тах Германии и Франции. С1912 — приват-доц., с 1918 — проф. Моск. ун-та. Преподавал также в ун-те Шанявского (1916 — 1918), в Высшем музыкально-педагогическом ин-те, в Ритмическом ин-те (1920—1922). В 1921 — 1922 — действительный член Ин-та научной философии. В конце 1922 выслан из России. Жил в Берлине, где преподавал в Русском научном ин-те. В 1924 избран членом-корреспондентом Славянского ин-та при Лондонском ун-те. В 1927 — 1930 — ред. и издатель журн. «Русский колокол». С приходом к власти нацистов был лишен права преподавать и публиковаться. Ввиду угрозы ареста и заключения в концлагерь выехал в Швейцарию (1938). Последние годы жил в Цолликоне (пригороде Цюриха). Первоначально И. приобрел известность в России и на Западе как исследователь (и последователь) философии Гегеля. Впоследствии разработал собственную оригинальную онтологическую и теоретико-познавательную концепцию. И. рассматривает познание в контексте культуры, видя основной порок современной ему культуры и современного человека в «расколотости», в противопоставлении ума сердцу, разума чувству. В основе пренебрежения, с которым современное человечество относится к «сердцу», лежит, по мнению И., представление о человеке как вещи среди вещей и тела среди тел, вследствие которого творческий акт трактуется «материально, количественно, формально и технически». Именно такое отношение, считает И., облегчает человеку достижение успеха чуть ли не на всех его жизненных поприщах, способствуя карьере, получению прибылей, приятному времяпровождению. Однако «мышление без сердца», даже самое умное и изворотливое, в конечном счете релятивистично, машинообразно и цинично; «бессердечная воля», сколь бы упорной и настойчивой она ни была в жизни, оказывается по существу животной алчностью и злым произволением; «воображение в отрыве от сердца», каким бы картинным и ослепительным оно ни представлялось, остается в конечном счете безответственной игрой и пошлым кокетством. «Человек, душевно расколотый и нецельный, есть несчастный человек. Если он воспринимает истину, то он не может решить, истина это или нет, ибо он не способен к целостной очевидности. .. .он теряет веру в то, что человеку вообще может быть дана тотальная очевидность. Он не желает признать ее и у других и встречает ее иронией и насмешкой» ( «Путь к очевидности», М., 1993, С. 313). И. видит путь преодоления раколотости в том, чтобы восстановить в правах опыт как интуицию, как сердечное созерцание. Рассудок должен научиться «взирать и видеть», чтобы стать разумом, человек должен прийти к разумной и светлой вере «достаточного основания». С «сердечным созерцанием», «совестной волей» и «верующей мыслью» И. связывает надежды на будущее — на решение проблем, неразрешимых как для «бессердечной свободы», так и для «противосердечного тоталитаризма». Широкий резонанс получила работа И. «О сопротивлении злу силою», в которой И. аргументированно критикует учение Л.Толстого о непротивлении. Рассматривая физическое принуждение как зло, не становящееся добром от того, что оно используется в благих целях, И. считает, что за неимением других средств человек для противостояния злу не только имеет право, но и может иметь обязанность применять силу. «Насилием» же, согласно И., оправданно называть только произвольное, безрассудное принуждение, исходящее из злой воли или направленное ко злу.

К центральным проблемам социальной философии И. относятся проблема партийности, поблема соотношения республики и монархии, а также проблема национализма. Первую проблему в лаконичной форме он рассматривает в работе «Яд партийности». И. пишет: «Деление людей на партии неизбежно; ибо всюду, где люди думают, — обнаруживается и разногласие, и единомыслие; а объединение единомышленников дает им умственную уверенность и увеличивает их силы в борьбе. Но дух политической партийности всегда ядовит и разлагающ. Сущность его состоит в том, что люди из честолюбия посягают на власть, ставят часть выше целого; создают атмосферу разлагающей нетерпимости; обращаются в борьбе к самым дурным средствам; становятся зловредными демагогами; превращают партийную программу в критерий добра и зла. Этим духом заражаются одинаково как левые партии, так и правые. 1. Политическая партия всегда добивается верховной власти: это ее основная цель; к этому направлены все ее усилия. Но именно поэтому во главе ее оказываются те люди, к-ые способны профессионально заниматься захватом власти, — профессионалы честолюбия. Обычно бывает так, что лишь очень немногие из них уже были у власти; почти никто из них не проверил своего умения властвовать; большинство из них наверное не призвано и не способно править... Итак, дух партийности выдвигает наверх профессиональных честолюбцев,   непризнанных дилетантов, политических карьеристов. 2. Всякая партия представляет лишь меньшинство людей в стране; противоположное утверждение есть ложь, которая всегда может быть опровергнута статистически. Поэтому «победа» любой партии при любой избирательной системе дает меньшинству власть над большинством. Это меньшинство, восходящее к власти снизу и лишенное традиций здоровой государственности, несет с собою интересы того народного слоя (класса, сословия, группы), которому его программа «угодила» и который поэтому за него голосовал; а это и есть дух части, который стремился господствовать над целым и теперь начинает выдавать свой интерес за интерес общенациональный. ... Итак, дух партийности разжигает своекорыстие классов и групп и тем искажает и предает государственное дело. 3. Всякая партия хотела бы иметь страстных приверженцев. Страстность есть залог избирательной «победы», бурная пропаганда, настойчивая агитация, темпераментные речи — все это приобретает голоса для выборов и читателей для партийных газет; все это сбивает людей, лишает их собственного мнения и навязывает им партийный трафарет. Соревнование и честолюбие разжигают эту страстность до фанатизма, а фанатизм несет с собою дух ненависти, ослепления, нетерпимости... Итак, дух партийности затемняет у людей разум и правосознание, создавая атмосферу нетерпимости, разъединения и гражданской войны. 4. В борьбе за власть одержимые партийные честолюбцы обычно обращаются ко всем средствам и не останавливаются даже перед самыми низкими. Они лгут в доказательствах и спорах, заведомо обманывают избирателей, клевещут на конкурентов и противников. Одни продают свои «голоса»; другие их покупают — то за деньги, то за почести, то раздавая места, то устраивая прибыльные или «благотворительные» дела. Одни борются сплетней, инсинуацией и интригой; другие, будучи депутатами, берут деньги у правительства; третьи организуют партийные заговоры и перевороты. ... Итак, дух партийности расшатывает у людей совесть и честь и незаметно ведет их на путь продажности и уголовщины. 5. В этой атмосфере и выборы, и партийное правление становятся делом порочной демагогии: партии, ... развращая народ, постепенно доводят его до состояния черни. Тогда и выборы, и правление приобретают характер распродажи с молотка государственной власти, и во главе государства становятся нравственно и политически худшие люди. Итак, дух партийности развращает народ и ведет государство к гибели. 6.При всем этом партийный дух создает своего рода массовый психоз в пределах самой партии....Готовить для будущей России мы должны именно не партийный дух,

а национальный, патриотический и государственный.» («Русский колокол». Берлин, 1928,

кн. 3, с. 78-81).

Для И. преимущества монархического правления перед республиканским очевидны. В кн. «О монархии и республике» он выделял около 20 моментов, характеризующих противоположность этих форм правления, гл. из к-ых являлись: олицетворение государственного дела, народа в монархе — растворение личного начала в республике; религиозно-мистическое отношение к верховной власти в первом случае — утилитарно-рассудочное восприятие ее во втором; ощущение государства как великой семьи, спаянной кровью предков и общей историей — отношение к государству как к конгломерату индивидуумов; пафос верности природному монарху — избрание того, кто республиканцу удобен или выгоден, и т.п. «Народ... есть великое раздельное и рассеянное множество. А между тем, его сила, энергия его бытия и самоутверждения требуют единства... Единство народа требует... очевидного, духовно-волевого воплощения: единого центра, лица, персоны, ... выражающего правовую волю и государственный дух народа», — пишет И. («О монархии и республике», Нью-Йорк, 1979, с. 67). Свое отрицательное отношение к духу республиканства (особенно в России) И. выражал, напрямую связывая его с духом революционности, утверждая, что Россия распалась от «водворения» в ней духа политической интриги, классового интереса и честолюбия, свойственных республиканству. Поэтому, по мысли И., возрождение России невозможно на республиканских путях. Но и просто провозгласить монархию нельзя, монархия «не предрешена», надо «уметь иметь Царя». Монархия должна быть подготовлена религиозно, морально и социально, и такая подготовка связана с возрождением русского национализма. Национализм, по И.— защитная реакция нации на извращение начал национального духа и бытия, это «любовь к духу своего народа и притом именно к его духовному своеобразию» (Собр. соч., т. 1, М., 1993, с. 196), вера в свою родину. Тем самым И. не разделяет понятия «патриотизм» и «национализм», считая отрицательные проявления национальных чувств (обособление, ненависть к др. народам, самомнение) не сущностью национализма, а его извращением. Более того, национализм в интерпретации И. не противоречит и христианскому универсализму, т.к. каждая нация имеет свой «религиозный смысл»: религиозная вера осмысливает национализм, а национализм возводит себя к Богу. (Там же, с. 329).

■ Соч.: Понятие права и силы. М., 1910; Идея личности в учении Штирнера // Вопросы философии и психологии.  1911.  Кн.  106 (1);  Кризис идеи субъекта в наукоучении Фихте Старшего // Там же. 1912. Кн.111(1) и 112(2); Философия Фихте как религия совести // Там же. 1914. Кн. 122 (2): Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. Т.1—2, М., 1918; Учение о человеке. М., 1918; Духовная культура и ее национальные вожди // Русская мысль. Берлин, 1923. Кн. I -II; Проблема современного правосознания. Берлин, 1923; Религиозный смысл философии. Париж, 1925; О сопротивлении злу силою. Берлин, 1925 (Белград, 1926); Основы художества. Рига, 1937; Путь духовного обновления. Белград, 1937; Аксиомы религиозного опыта. Т. 1—2. Париж, 1953; О сущности правосознания. Мюнхен, 1956; Наши задачи. Историческая судьба и будущее России. Статьи 1948—1954 годов. В двух томах. Т. 1. М., 1992; Путь к очевидности. М., 1993; Соч. в двух тт. Т. 1. Философия права. Нравственная философия. М., 1993; Соч. в двух тт. Т.2. Религиозная философия. М., 1994. Черносотенство — проклятие и гибель России //  ВФ.  1994. № 9.

По изданию: Философы России XIX-XX столетий. Издание второе, переработанное и дополненное. М.: Книга и бизнес. 1995.

Документ изменен: 15:23 28.02.2007